Крах социализма и поражения анархизма

Французская революция открыла эру современных революций. Вос­поминание о ней навязчиво возвращалось на протяжении всего XIX ве­ка. Тогда другие Бастилии брались штурмом и постепенно, переходя от вооруженных вспышек до восстаний, кульминацией которых стало не­виданное бурление 1848 и выступление парижских коммунаров в 1871, революционный проект приобрел форму. С этого момента перспекти­ва его осуществления не покидала умы его сторонников. Между тем, в ходе попыток и опытов, предпринимаемых во имя его осуществления, появилось немало трудностей. Они состояли как в возможно более точ­ном определении его целей, так и в выборе путей для их достижения.

Так, в момент, когда XX век заканчивался и должен был согласно уверенным прогнозам социалистических «пророков» увидеть «освобож­дение рода людского», это не произошло. Мы вправе утверждать, что ушедший век не осуществил обещаний, сделанных в его начале. Ста­новится, в частности, все более очевидным, что чрезвычайное развитие науки и техники, отметившее нашу эпоху, принесло только горькую утрату иллюзий и трагическое разочарование тем, кто вложил в этот прогресс свои надежды на освобождение. Столкнувшись с упорными фактами, История стала топтаться на месте, скользить и съезжать во все стороны. Когда с нее упала маска, все заметили, что на смену великим революционным вечерам пришли мелкие бледные рассветы.

Из того, что наступившие дни далеки от лучезарных и преисполнен­ных песен, можно ли делать вывод, что сама идея социальной револю­ции устарела? Вовсе нет. Что касается нас, мы убеждены, что она, на­против, остается единственной перспективой истинно человеческого общества. И это так, вопреки разного рода сомневающимся, обскуран­тистам и оболванивателям, и это так, невзирая на моду и «look» (личи­ну), на липовых социалистов и марксистско-ленинские преступления; и это так, несмотря на ренегатов своего класса, на пресыщенных и апо­литичных, тех, кому на все наплевать и кто надеется выжить, оставаясь в стороне от социальной войны.

Но что привело к повторявшимся извращениям и поражениям рево­люционного идеала, его дискредитации и «в целом отрицательному» итогу, который почувствовала на себе, к несчастью, значительная часть населения планеты? Обоснованный ответ потребовал бы долгого и тщательного изучения целого ряда факторов и различных влияний. Мы надеемся в дальнейшем предпринять подобное исследование; в данный момент удовлетворимся кратким изложением некоторых его элементов.

Прежде всего, имела место явная неясность относительно самой идеи революции. Она отождествлялась социалистическими идеолога­ми то с «правом на труд» (в 1848), то с правом трудящихся полностью располагать продуктом своего труда, затем просто с разумной органи­зацией общества производителей или же еще, и в особенности, с пред­варительным завоеванием государственной власти. Это должно быть сделано для того, чтобы придать социальному управлению направлен­ность, отвечающую интересам «самого многочисленного и самого бед­ного класса» - пролетариата, - а на самом деле тех, кто взял на себя обязанность представлять его «историческую миссию». Такая эволю­ция привела к появлению нового «социалистического» класса: Капита­листов Знания и их верхушки номенклатуры.

Рассмотрение результатов этого глубокого увлечения индустриаль­ным подъемом показывает, что он принес лишь крохи своим исполни­телям рабочим, облегчив, конечно, их участь по сравнению с прош­лым, но она осталась такой же шаткой, как это можно без труда уви­деть в наши дни. Это стремление только к «администрированию дел» путем хорошего «управления людьми» основывалось у социалистов и поверивших им на «катастрофистском» анализе эволюции капиталис­тической системы. В их воображении ей было предначертано погиб­нуть в ближайшее время, пав жертвой своих неисчислимых противоре­чий. Достаточно было терпеливо ждать, и терпение стало главной доб­родетелью «научного» социализма. Следует отметить, что эту веру раз­деляли, несколько по-другому, анархисты и некоторые искренние рево­люционеры, а также значительное число пролетариев. Отсюда, напро­тив, их нетерпение, несколько наивная вера в стихийную революцию и немедленное преобразование социальных отношений. Их поддержи­вали на этом пути те, кто отказывался «диктовать правила будущего». Это был ловкий и полезный расчет, чтобы скрыть амбиции нового пра­вящего класса и чтобы спрятать действительное соотношение сил между революционерами и их врагами, явными или виртуальными. Подобное ослабление бдительности подтолкнуло многих пролетариев к повстанческим боям, в которые они зачастую бросались очертя голову, без достаточно сознательного и критического отношения как к направ­ленности своих усилий, так и к тому, что завоеваниями их борьбы поль­зовались до сих пор недооценивавшиеся новые и внутренние враги.

Это стало вполне очевидным во время крупных кровопусканий рабо­чим в июне 1848, Парижской Коммуны, в России и в Украине в 1917-1921 и, наконец, в Испании в 1936-1939.

Заметим также, что это чрезмерное внимание к экономическим условиям, рассматривавшимся в конечном счете в качестве ключевых для любого социального обновления, шло в паре с преобладанием стадного чувства над индивидуальным, устраняя таким образом более глобальное и подрывное видение отношений господства. Исключение составлял только анархизм, поскольку, напротив, он сделал из сущест­вования индивида исходную и конечную точку своего революционного проекта. Для него индивид является не только производителем и по­требителем, но также и человеческим существом, наделенным крити­ческим сознанием и стремящимся к достижению социальной гармо­нии и индивидуальной автономии каждого.

Неточность в определениях идеологов XIX века отразилась в «че­харде ярлыков»: обе стороны называли себя поочередно «коллективи­стами», «социалистами-революционерами», «коммунистами», «соци­ал-демократами» до тех пор, пока в результате разделения не остались сторонники государственного социализма, называемого «научным», и автономисты-федералисты, ставшие впоследствии анархистами, или либертарными коммунистами. Первые оставались длительное время убежденными в неизбежном падении капитализма вследствие самого созревания объективных условий, которые достаточно только немного ускорить, овладев государственным аппаратом. Ясно, как божий день, что система оказалась более живучей, чем предполагалось, и что она даже сумела с умом воспользоваться этим липовым движением про­теста. Что же касается завоевания государственной власти, оно приве­ло социалистов всех ориентации к постоянным отречениям из-за ог­ромных уступок и компромиссов и попросту к сделкам с фиктивным противником - капиталистической буржуазией, претендуя, например, на лучшее управление капиталом, чем сами капиталисты! Все это приносило ущерб их конечным целям, постоянно отодвигавшимся на все более отдаленные и неопределенные дни.

По мнению одной из фракций этих социалистов-государственников, поскольку система не торопилась развалиться, следовало срочно воз­действовать на субъективные условия и развернуть усилия пролетар­ского «Прометея». Именно таким образом бланкистская концепция ре­волюционного меньшинства, пересмотренная Лениным и приправлен­ная, по словам социал-демократа Шарля Раппопорта, «татарским соу­сом», дала рождение организации нового типа: большевистской Пар­тии. Считая себя исключительным выразителем исторических интере­сов индустриального пролетариата и присвоив себе на этой основе право действовать от его имени и вместо него, эта партия навязывала себя другим в течение десятков лет, проводя настоящую коммерческую кампанию по скупке внутри всего международного револю­ционного движения. Результаты ее гегемонии известны: всюду, где она побеждала, вместо того, чтобы уничтожить экономическое и социальное неравенство, она его только увеличивала и еще более уко­реняла. На смену слабым и стареющим автократам приходили несги­баемые и всемогущие партократы. В итоге классовая борьба, пресле­довавшая вначале освободительную цель, превратилась у социалис­тов-государственников, реформаторов или тоталитаристов, в баналь­ную «борьбу за места».

Что касается второго члена альтернативы - предмета настоящего исследования, - анархистов, или либертарных коммунистов, они во все времена настойчиво утверждали, что эксплуатируемые должны, осво­бодившись от любого покровительства партий и государства, взять не­посредственно в свои руки собственную судьбу. Это следует сделать, упразднив частный или государственный капитализм и заменив его экономическим и социальным режимом, в котором производство това­ров потребления и отношения между людьми находились бы в прямой связи с реальными потребностями и желаниями мужчин и женщин, объединенных в свободную федерацию независимых коммун. Этот идеал, долго считавшийся утопическим, был однако убедительно осу­ществлен на практике - несмотря на чрезвычайно трудные условия -во время двух революционных опытов в восточной Украине в 1917-1921 и в либертарной Испании в 1936-1939. Таким образом, утопистами ока­зались не те, кого таковыми считали, а скорее те, для кого все про­должалось бы как ранее, только подправить кое-где эксплуататорский режим, а значит, в действительности сохранить его и продолжать до бесконечности губительные отсрочки.

Однако, если анархизм возник как радикальная составляющая часть революционного проекта, и если его критические положения бы­ли неоднократно подтверждены исторической эволюцией и сохраняют, следовательно, несомненную актуальность, то проповедуемые им средства и его организационная практика приводили иногда к недора­зумениям и даже к тупикам. Ему часто недоставало согласованности и единства. Именно это является проблемой. Колеблясь между далеко идущей индивидуальной автономией и зачастую громоздким коллек­тивным действием, анархисты регулярно терпели неудачи в попытках придать событиям и исторической эволюции окончательный освобо­дительный характер. Можно ли объяснить это поражение неблагопри­ятным историческим контекстом, неизбежностью объективных зако­нов, человеческой природой или же врожденной недееспособностью, «мягкотелостью» доктрины и исправимой недостаточностью? Можно бы пространно обсуждать каждый из этих аспектов, но анархистские идеи основываются главным образом на воле бытия и действия каж­дого и всех. Поэтому первостепенное значение, на наш взгляд, имеет

поиск субъективных объяснений этого поражения в процессе становле­ния анархистской мысли со времени ее зарождения более полутора ве­ка назад, в тесной связи ее с различными социальными опытами и ор­ганизаторскими практиками, которые она могла породить. Наша зада­ча состоит не в том, чтобы дать полный перечень анархистских концеп­ций, а в том, чтобы выделить некоторые из них в их самом ярком про­явлении и в их самой тесной связи с революционным проектом. Разу­меется, они будут представлены в социальном и историческом контекс­те, из которого их ни в коем случае нельзя изъять, и акцент будет сде­лан на препятствиях и подводных камнях, на которые они натолкну­лись. В результате такого углубленного анализа мы попытаемся актуа­лизировать исходные посылки данного вопроса.

Новая идея в истории человечества, Анархия - концепция сво­бодной общественной жизни без богов и господ, в которой гармони­чески организовано взаимоотношение индивидуальных автономий - родилась вследствие неудавшейся революции 1848 года как реак­ция на удушливую стадность буржуазной или социалистической го­сударственности.

Как достигнуть эту цель, считавшуюся в то время такой близкой? Путем борьбы «коллективной силы» производителей, определенной впервые Прудоном и направленной против угнетателей всех мас­тей. Каков был ее результат? В данном исследовании предпринята попытка подвести такой итог, подвергнув внимательному анализу стратегические и тактические решения, принимавшиеся анархиз­мом на протяжении почти столетия.

Привлечение сведений и источников, зачастую неизвестных или искаженных академической историей, проливает новый свет на многие ключевые моменты исторического опыта и внутренних спо­ров в либертарном движении, федералистский интернационал (1871-1877), пропаганда фактом (1881-1894), международный анар­хистский съезд в Амстердаме (1907), французские анархо-синдика­листы до 1914 года, мираж советизма (1917), организационная Плат­форма Аршинова и Махно (1926), массовое анархическое движение в Испании 1936-39 и их отзвуки в настоящем.

Ранее не публиковавшаяся платформа группы Дело Труда, пол­ностью приведенная в приложении, дополняет это исследование, посвященное либертарному коммунизму - поиску самой совершен­ной формы прямой демократии и радикальной составной части ре­волюционного проекта.

Далее