VI

Антиавторитарный Интернационал: апогей и конец

Федералисты, собравшись на съезд в Сент-Имье вскоре после Съезда в Гааге, начали с отмены принятых там решений, в частности, об исключении Бакунина и Джеймса Гийома, затем лишили полномочий Генеральный Совет в Нью-Йорке и заняли решительную и четкую позицию по главному вопросу политической борьбы пролетариата:

3-я Резолюция

О сущности политической борьбы пролетариата

Считая,

Что попытка навязать пролетариату единую линию поведения или одинаковую политическую программу в качестве единственного пути, который может привести к социальному освобождению, представляет собой столь же абсурдную, как и реакционную претензию; Что никто не имеет права лишать автономные федерации и секции неоспоримого права самим определять линию политического поведения, которую они считают наилучшей, и следовать ей, и что всякая подобная попытка нас привела бы неизбежно к возмутительному догматизму;

Что чаяния пролетариата не могут иметь другой цели, как установление абсолютно свободных экономической организации и федерации, основанных на труде и равенстве всех и абсолютно независимых от любого политического правления, и что эта организация и эта федерация могут быть только результатом спонтанной борьбы самого пролетариата, профессиональных корпораций и независимых коммун, Считая, что любая политическая организация может быть только организацией господства в пользу классов и в ущерб массам, и что пролетариат, если бы он захотел захватить политическую власть, сам стал бы господствующим и эксплуататорским классом, Съезд, собравшийся в Сент-Имье, заявляет:

1. Разрушение политической власти является первым долгом пролетариата.

2. Любая организация политической власти, якобы временной и революционной для этого разрушения, может быть только еще одним обманом и стала бы такой же опасной для пролетариата, как и все существующие сегодня правительства.

3. Отбрасывая любой компромисс, чтобы совершить социальную революцию, пролетарии всех стран должны установить, вне всякой буржуазной политики, солидарность революционного действия 39.

После чего делегаты федераций и секций, испанской, итальянской, Юра, французской и американской, заключили пакт о дружбе, солидарности и взаимной защите против тенденции «авторитарной партии, свойственной немецкому коммунизму, к установлению своего господства и власти своих руководителей над свободным развитием и над этой спонтанной и свободной организацией пролетариата». К ним присоединились вскоре англичане, бельгийцы, португальцы и датчане. Можно сказать, это произошло под влиянием эмоций, вызванных нападками Маркса на Бакунина и Джеймса Гийома, так как некоторые из них, как например, бельгийцы, голландцы и англичане, находились в большей оппозиции к методам Маркса, чем к его идеям, и они вскоре к ним опять вернутся всей компанией.

Твердость позиций, принятых на съезде в Сент-Имье, приобретает свой контраст в связи с отмеченным одновременно ослаблением организационных связей, констатированных на нем: отреагировав на авторитарный централизм бывшего Лондонского Генерального Совета, участники съезда ратовали за полную автономию федераций и секций Интернационала. Более того, они отрицали «предоставление съезду любых законодательных и регламентирующих полномочий», региональных или общих, и утверждали, что ни в коем случае большинство «не должно иметь права навязывать свои решения меньшинству». Они приводили в пример «испанскую организацию в качестве лучшей на сегодняшний день»; забастовка преподносилась как лучшее оружие в экономической борьбе, однако «без иллюзий». Специальной комиссии, состоявшей из одной секции итальянской федерации, было поручено представить проект всемирной организации сопротивления и общий статистический план. Эта комиссия впоследствии была превращена в бюро переписки и статистики.

Стремясь воспрепятствовать повторению бюрократической суеты, федералисты, жертвы того, что мы называем «синдромом Маркса», бросились в другую крайность и отрицали необходимость любой серьезной организационной связи. Их единство неизбежно разрушится, благие пожелания сойдут на нет, изолированность отдельных организаций будет расти и центробежное движение разрушит всякие последовательные попытки к объединению.

В чем причина такого развития? Авторитаризм Маркса и бывшего Лондонского Генерального Совета послужил, разумеется, толчком. Члены Юрской Федерации, собравшись на съезд в Сонвиллье, сделали из этого вывод, что

«будущее общество не должно быть ничем иным, как всеобщим распространением организации, которую примет Интернационал. Мы должны, следовательно, позаботиться о том, чтобы приблизить как можно больше эту организацию к нашему идеалу. Как можно хотеть, чтобы общество равенства и свободы вышло из авторитарной организации. Это невозможно. Интернационал, зародыш будущего человеческого общества, должен быть уже сегодня точным отображением наших принципов свободы и федерации и отбросить всякий принцип, стремящийся к власти и диктатуре» 40.

Среди подписавших резолюцию находим имя Жюля Гэда, принимавшего активное участие в написании этого текста; позже он заявит о себе, однако, как «чистый и твердый» марксист.

Здесь имелось явное преувеличение: всякая установленная связь или динамическая инициатива рассматривались как авторитарные акты. Возьмем в качестве примера позицию, которой придерживался Поль Брусе - также отказавшийся от нее впоследствии - во время съезда Интернационала в Женеве в 1873 году. В ответ на предложение создать центральную комиссию Интернационала он ответил, не моргнув глазом:

«центральная комиссия даже без власти, не имеющая прав и имеющая только обязанности, мне не кажется безопасной. У нее будут свои создания, своя официальная пропаганда, своя официальная статистика, свои претензии. Она будет пользоваться всеми возможными средствами, чтобы установить свою власть и стать правительством. Вскоре, в другой форме, Генеральный совет, который мы только что свергли, будет фактически восстановлен (...). Если вы хотите разрушить здание авторитаризма, вашей программой является анархия, и вы кажетесь отступающими перед последствиями своего дела. Не колеблитесь. Вы нанесли удар топором, часть здания разрушена. Наносите второй, третий удар, и пусть здание рушится» 41.

В действительности же под этими антиорганизационными «ударами топора», нанесенными к тому же будущим руководителем реформистской социалистической партии и даже главой муниципального совета Парижа, обрушился именно Интернационал. Как бы там ни было, это общая тенденция членов Юрской Федерации: все организационные УСИЛИЯ или предложения немедленно приравниваются к авторитарным попыткам. Подобные обвинительные процессы могли привести к единственному отрицательному приговору, и, что является отягощающим обстоятельством, отбить охоту всем желающим заняться последовательной коллективной деятельностью. «Синдром Маркса» установился надолго.

Следует признать, что враждебное отношение членов Юрской Федерации к любой организации и координации основывалось также на другом веском аргументе: опасности, которую представляло внедрение полицейских шпиков. Напомним, что два провокатора сыграли главную роль во время маневра Маркса против Бакунина. Проникшись доверием к их покорности, Маркс, не колеблясь, поручил им, вместе с неким Лароком, реорганизацию французской секции. Лично Лароку Энгельс поручил также сбор денег в Бордо, «не подождав одобрения или отказа Генерального Совета». «Кассир» вскоре скрылся, набив себе карманы! Ван Хеддегем, по кличке Вальтер, получил поручение организовать секцию в Париже, имея все полномочия, так как он располагал «правом временного отстранения организации или любого ее члена в своем округе до получения решения Генерального Совета». Вскоре он был «арестован» и избрал на суде самую жалкую линию поведения: он защищал себя, выплакивая смягчающие обстоятельства, заявил, что он несчастная жертва членов Интернационала, что они воспользовались его молодостью и неопытностью, но сейчас, когда он увидел их в деле и лучше узнал, его единственная забота - разоблачать их. Сам Энгельс вынужден был признать, что это был «шпик и даже бонапартистский агент». Что касается другого марксистского эмиссара Дантрега, по кличке Сварм, он нанес еще больший вред. Приведем слова Жюля Гэда, который с резкостью разоблачал его в известной статье «Марксистские проконсулы», напечатанной в Бюллетене Юрской Федерации:

«Тот самый Сварм, который на конгрессе в Гааге участвовал в исключении из нашей Ассоциации Бакунина и Джеймса Гийома и распространил затем, по собственной инициативе, это исключение на товарища Поля Брусса (из Монпелье), проявил себя недавно перед трибуналом в Тулузе в истинном свете.

Под предлогом принятия рабочих нашего юга в Интернационал и благодаря полномочиям, предоставленным ему Марксом, он нагонял социалистическую дичь в сети тьеровской полиции. Именно он выдал тридцать шесть жертв в Тулузе, четыре жертвы в Безье и т. д./ и в настоящее время они осуждены благодаря его свидетельским/показаниям. Его настоящее имя Дантрег. «Вы главное звено обвинения» - смог сказать ему в лицо председатель суда и не вызвал с его стороны малейшего возражения» 42.

Эта грубая провокация послужила Гэду основанием для аргумента, окончательно осуждавшего «систему авторитарной организации, опирающуюся на Маркса и Генеральный Совет» и возлагавшего ответственность на «руководящую функцию, которой конгресс в Гааге наделил центральную организацию»:

Предоставьте рабочему классу в каждой стране организоваться анархически, в соответствии со своими интересами, и Дантреги станут больше невозможными:

1. Потому что трудящиеся каждой местности знают друг друга и им не придется никогда доверяться человеку, который сможет предать их, продать их;

2. Потому что, допустив даже, что доверие их к одному из своих было обмануто, предатель, ограниченный рамками своей секции, сможет выдать буржуазной полиции только одну секцию.

Автономия секций, федераций - это не только дух Интернационала, но и его безопасность».

В исторической ретроспективе забавно отметить, что будущий хранитель марксистской ортодоксальности был на острие борьбы против Маркса и Генерального Совета. Как бы там ни было, его разоблачение двойной опасности между централизацией и внедрением полицейских шпиков стало пробным камнем для организационных концепций независимых федералистов. Вместе с тем, какой бурлескный фарс для Маркса и Энгельса. Разумеется, он тщательно завуалирован всеми их историографами и толкователями.

Другой аргумент имеет скрытую силу: угроза, что интеллигенция захватит управление рабочим движением. Располагая необходимыми способностями и особенно нужным временем для работы внутри организации, интеллигенции остается только навязать себя людям физического труда. Уже на конгрессе Интернационала в Женеве в 1866 году парижская делегация и многие швейцарские делегаты требовали, чтобы членами Интернационала могли быть только рабочие, занимающиеся физическим трудом, из страха, что «честолюбцы и интриганы пролезут в Интернационал, чтобы овладеть им на более или менее продолжительное время и воспользоваться им в своих личных интересах и, следовательно, увести его в сторону от цели». Это предложение в первый раз было отвергнуто. Представители Парижа вернулись к нему снова во время обсуждения устава. Вновь безуспешно. Парижская делегация настаивала; Фрибург заявил, что «может наступить день, когда окажется, что рабочий конгресс состоит в большинстве из экономистов, журналистов, адвокатов, хозяев и т.п., это будет смешно и Ассоциация будет разрушена» 43.

Это предположение не выглядит безосновательным, если посмотреть на руководящие органы организаций, называемых рабочими, на протяжении почти столетия. Парижский делегат Толэн пошел еще дальше:

«Одно дело быть просто членом Ассоциации, и совершенно другое, гораздо более тонкое, выполнять роль делегата на конгрессе. Она требует дополнительных гарантий относительно дела, о служении которому идет речь. Мы ни к кому не питаем ненависти, но в современных условиях мы должны рассматривать как противников всех представителей привилегированных классов, будь-то из-за их капитала, будь-то из-за их диплома. Достаточно долго рабочий класс обвиняли в том, что он в деле собственного спасения полагается на других, на государство и т. д. Сегодня он хочет избавиться от таких обвинений, он хочет спасти себя сам, без чьей-либо поддержки. Нужно, чтобы его делегаты не принадлежали ни к представителям либеральных профессий, ни к касте капиталистов» 44.

Таким образом, было высказано прямое недоверие и, возможно, что парижские делегаты открыто метили в Маркса и Энгельса, выдающихся представителей двух указанных категорий. Большинство участников конгресса, представленное английскими, немецкими и швейцарскими делегатами, отклонило окончательно это предложение. Пять лет спустя, после организованной в 1871 году в Лондоне конференции ее участник Поль Робэн, бывший член Альянса, также отметил эту опасность, утверждая, что «рабочие пошлют в Советы, имеющие или стремящиеся к власти, людей полностью или относительно праздных, рантье или представителей привилегированных профессий, адвокатов, журналистов, врачей, освободившихся рабочих, обладающих орудиями труда и использующих помощников». Извлекая урок для себя, Робэн, сам врач по профессии, слагает с себя полномочия:

«Имея одну из этих привилегированных профессий, я больше никогда не соглашусь войти в состав никакого административного или контролирующего рабочего совета и ограничусь тем, что буду оказывать делу социальной революции, которому я остаюсь преданным, специальные услуги, на которые оно может рассчитывать от людей моей профессии.

Моя цель будет достигнута, если мне удастся достигнуть того, чтобы мера, которую я принимаю по отношению к себе, стала обычной; чтобы рабочие с этого момента имели на всех уровнях только административные советы, находящиеся под непрестанным наблюдением Генеральной Ассамблеи или ее специальных и временных представителей; советы, состоящие из настоящих рабочих, испытывающих на себе обычные условия современного индустриального производства, оплачиваемые на обычном уровне за время, потраченное на общее дело, и по мере необходимости получающие помощь от служащих, также оплачиваемых, и за которых они в ответе» 45.

Вот абсолютно честное отношение, делающее честь автору, но очень плохо воспринятое теми, к кому этот призыв был обращен, Генеральным Советом и Марксом, которые немедленно поспешили исключить этого человека, мешавшего общему празднику. Робэн продолжал активно бороться вместе с Юрской Федерацией; в последующем он посвятил себя с пылкостью и строгостью своей специальности - педагогике. Он стал одним из неомальтузианцев, сторонников евгеники, затем в возрасте 74 лет решил покончить с собой. Он остается, во всяком случае замечательной фигурой в эту эпоху самоотрицаний и отречений.

Что касается Бакунина, он принимает активное участие в съездах Юрской Федерации в Сонвиллье и в Сент-Имье, затем в 1872 году воскрешает Международный Союз Социал-Революционеров и занимается впоследствии основанием его славянских секций. Так, он создает программы для русского, сербского и польского Братств, во многом повторяя, но в более завершенной форме, свои предыдущие программы. Он пишет также пространные статьи и письма, разоблачающие марксистский путч в Интернационале. В них можно найти замечательные мысли, предвосхищающие будущее государственного социализма и того, что он именует «кнуто-германским» идеалом. К сожалению, большинство из этих произведений оставалось до последних лет неизданным и не оказало желаемого влияния на развитие событий. В связи с ухудшением состояния здоровья старый лев считает свою интернациональную миссию выполненной и 12 октября 1873 года адресует своим товарищам очень красивое прощальное письмо, которое приобретает в действительности значение завещания. В нем он благодарит своих товарищей, в частности из Юрской Федерации, за то, что они сохранили по отношению к нему «свое уважение, дружбу, доверие», несмотря на «вранье наших общих врагов и грязную клевету, которой они его поливали». Он благодарит их за то, что они не позволили себя обескуражить кличкой «бакунинцы», брошенной им в лицо. Подобное постоянство помогло им «одержать полную победу» против «диктаторских попыток г-на Маркса».

Поскольку победа свободы и Интернационала против властных интриг была полной, Бакунин считает, что свобода действовать в «соответствии со своими личными убеждениями возвращена каждому»; поэтому он вправе уйти в отставку из Юрской Федерации и Интернационала. Тем более, из-за состояния здоровья его роль теперь может ограничиваться только теоретической пропагандой, что не кажется ему самым важным в ближайшем, так как письмо заканчивается утверждением:

«сейчас не время идей, а время фактов и действий. Сегодня важна, прежде всего, организация сил пролетариата. Но эта организация должна быть делом самого пролетариата. Если бы я был молод, я бы перешел в рабочую среду, и, разделяя трудовую жизнь своих братьев, я бы участвовал вместе с ними в огромной работе этой необходимой организации. Но ни мой возраст, ни мое здоровье не позволяют мне сделать это» 46.

С этого момента Бакунин посвящает себя личным проблемам и одновременно создает на русском языке одно из своих главных сочинений «Государственность и Анархия», представляющее собой завершенное произведение, но задуманное как первая часть многотомного исследования, оставшегося, к сожалению незавершенным. Он хочет также приступить к написанию мемуаров, но желая решить раз и навсегда свои финансовые проблемы и обеспечить будущее своей семьи (своей жены польки и ее троих детей, отцом которых был итальянский интернационалист Гамбуцци, так как, в действительности, это был «брак» по случаю и его спутница располагала полной сексуальной свободой), он пускается в безумное предприятие - создает сельскохозяйственную коммуну в Баронате. Он оказался плохим фермером и разорительным управляющим, что привело к растрате крупной суммы, взятой в долг у компаньона Кафьеро. Последствия оказались драматичными: он поссорился со своими лучшими друзьями и соратниками из Юрской Федерации. Этот разрыв прошел внешне незамеченным, но имел очень губительные последствия внутри федерации. В отчаянии Бакунин попытался найти смерть в одном из восстаний в Италии, едва остался жив и печально завершил свою жизнь в бедности и болезни. До самого последнего момента он сохранял, несмотря ни на что, свой бунтарский дух и учил свою молодую русскую сиделку, что «власть развращает, а подчинение власти унижает» 47.

Продолжающий свою деятельность Интернационал четыре раза собирался на съезды: в Женеве (1873), Брюсселе (1874), Берне (1876) и Вервье (1877). Это его апогей, период, в общем, получивший оккультное отражение в трудах историков рабочего движения, и, тем не менее, определяющий, так как именно в это время произошло настоящее размежевание между реформистами, сторонниками государственного социализма и завоевания государственной власти, и революционерами, решительными приверженцами экономической классовой борьбы. Разногласия оказались столь глубокими, что их сосуществование стало невозможным. Разрыв произошел на Всемирном социалистическом конгрессе в Генте (1877). Немцы, голландцы, бельгийцы и англичане -по крайней мере, представлявшие их в Интернационале национальные федерации - под влиянием бельгийца Де Папе явно склонились в пользу поддержки участия в буржуазных учреждениях. Автономисты, объединенные вокруг Юрской Федерации, не проповедовали, однако, воздержание от политической борьбы, как это пытались внушить многие их нечестные противники, напротив, оставаясь верными прудонов-ской концепции, они осуждали участие в буржуазном парламенте, возведенное в качестве цели в ущерб экономической борьбе рабочих.

Оказавшись между убежденными сторонниками сотрудничества, с одной стороны, и под угрозой международного преследования, с другой, автономисты больше не собирали международных съездов. Их заменили съезды Юрской Федерации, на которые собирались каждый раз и другие иностранные автономисты. Таким образом, это больше не был Интернационал прошлых времен, а скорее движение, близкое к своего рода организации, хотя более неформальное, чем Союз, и в особенности, с течением времени, все более оторванное от трудящихся масс. Кроме того, в его рядах произошло новое подразделение на тех, кто выступал за пропаганду путем факта восстания, и тех, кто сдержанно относился к подобному.

Уже в 1876 году Малатеста обратился в Итальянскую федерацию с заявлением о пропаганде путем факта. «Факт восстания, призванный подтвердить поступками социалистические принципы» рассматривался как самое эффективное средство пропаганды, единственное средство, которое «не обманывая и не развращая массы, может проникнуть до самых глубоких социальных слоев и привлечь живые силы человечества в борьбу, которую ведет Интернационал» 48. В том же году импровизированное восстание в Беневенте, в Италии, закончилось провалом, но не обескуражило инициаторов, напротив, однако избранная стратегия отталкивала все же многих. Это последнее обстоятельство в сочетании с репрессиями со стороны хозяев и государства привело к сокращению состава Юрской Федерации, насчитывавшей вначале сотни членов, к нескольким десяткам, и разрушило производственный кооператив часовщиков при организации, В результате этого его главный организатор Джеймс Гийом был вынужден найти прибежище в Париже. А с его отъездом прекратил свое существование Бюллетень Федерации. На свет появился новый орган Ле Револьтэ («Повстанец»), выходивший в Женеве. Центральной фигурой в нем был Петр Кропоткин.

Географическая изоляция способствовала упадку Юрской Федерации. Нашедшие прибежище французские коммунары и многие русские и итальянские интернационалисты обеспечивали некоторое время международную связь, хотя сами были заняты собственными проблемами. Так, Жюль Гэд, вернувшись во Францию в 1876 году, разыграл свою личную карту и, добавляя по необходимости «воду в вино», начал публиковать свое периодическое издание л'Эгалитэ («Равенство»). Поль Брусе, оставшийся на своих экстремистских позициях, основал другой французский орган - л'Аван-Гард («Передовой отряд»). Бенуа Малон и Постав Лефрансэ, со своей стороны, остались в задних рядах антиавторитарников.

Амнистия коммунарам, провозглашенная во Франции в июле 1880 года, ускорила размежевание и обозначила конец данной эпохи. Гэд и Брусе, эти Кастор и Поллюкс Юрской Федерации, создали вместе Французскую Рабочую Партию, положив в ее основу программу минимум, которую Гэд удосужился найти в Лондоне у внушавшего ему когда-то отвращение Маркса. Их соглашение просуществовало недолго и развязка была, так сказать, комичной: на съездах рабочих в Париже и Сэнт-Этьене в мае и сентябре 1882 года бруссисты оказались в большинстве и изгнали гэдистов! Этим дело не кончилось, каждый создал свою собственную партию, и так они плыли борт о борт на протяжении двадцати лет в состоянии «вооруженного нейтралитета», пока снова не оказались вместе, в одной компании с Жаном Алеманом и бланкистом Эдуардом Вайяном и в 1905 году основали сообща социалистическую партию СФИО. Став электоралистами, что еще вчера им внушало отвращение, они поспешили завоевать общественную власть, и это им в некоторой степени удалось, поскольку Брусе стал председателем муниципального совета Парижа, а Гэд - Министром Войны в 1914-1916 году.

Как объяснить путь тех, кто гневно выступал одно время против завоевания государственной власти и удушливого централизма марксистского Генерального Совета Интернационала, чтобы стать в конце концов самым надежным гарантом капиталистического порядка, сохраняя при этом ярлык «социалиста»? Имеются объективные причины: капиталистическое производство переживает период значительного подъема и выделяет большую часть рабочим, которые ему необходимы для собственного обеспечения. Обжегшись на кровавых поражениях 1848 и 1871 годов, рабочие все более склоняются к менее сильным лекарствам и позволяют себя обмануть участием в буржуазных инстанциях, надеясь, что благодаря этому условия их жизни улучшатся. Социалисты оказались как раз в нужном месте, чтобы отразить эти чаяния. Относительно субъективного объяснения отречения ультрареволюционеров, оно обозначает возвращение восвояси молодых буржуа, пришедших в себя после легковесных экзальтации, но это было «почетное» возвращение. Тем более, что отстраненная от управления обществом интеллигенция находит в этом идеальное средство, чтобы заставить признать свои «особые таланты и способности». Как следствие, продолжая поддерживать дело рабочего класса, она приобретает что-то вроде «легитимности» в оправдании «правильности своего выбора», заплатив за это отказом от анархистских увлечений своей молодости, чтобы быть готовой разделить «ответственность» государственной власти с буржуазией, когда-то покрытой таким позором.

Что касается экстремистских бунтарей, они считают агонию системы совсем близкой и думают, что смогут ее ускорить с помощью нескольких показательных восстаний и покушений, подобно русским народникам, считавшим, что можно свергнуть самодержавие, убив Александра II. Это бегство вперед на полных парах: во время своего процесса в Лионе в 1883 году Кропоткин пророчил буржуазному обществу всего десять лет существования!

Подводя итог, отметим, что рабочее движение, единое и однородное вначале, постепенно раскололось на несколько соперничающих тенденций, пытавшихся, каждая со своей стороны, воздействовать на факторы экономической и социальной эволюции и революции. Поскольку Большая Катастрофа не наступала, с той и другой стороны пришли к изучению средств, способных ускорить ее приход, настаивая теперь на субъективных условиях. Таким образом, эти тенденции преобразуются в специальные организации, для того чтобы лучше довести до рабочих идеологическое послание и усилить его влияние. Примечательное исключение составляли те, которые с этого момента стали называть себя анархистами, и кто, веря в близость социальной революции, отрицал именно всякую организационную необходимость, с одной стороны, потому что они хотели соответствовать уже сейчас правилам, действующим в обществе их желаний, и с другой, потому что, помня о синдроме Маркса, они опасались любой хоть немного структурированной организации.